Людмила Павличенко "Вальс 1942 года"

Этот текст показался мне наиболее подходящим для сегодняшнего дня. С благодарностью вспоминаем о тех, кто сражался в этой ужасной войне.

С Днем Победы!

---

Людмила Павличенко
Вальс 1942 года*

После посещения Голливуда сотрудники нашего консульства в Сан-Франциско приготовили для меня приятный сюрприз, о котором я всегда буду вспоминать с благодарностью и признательностью.

Началось с того, что гостеприимные товарищи из советской колонии решили угостить меня исконно русским обедом.

После обеда наши дипломаты пригласили меня на прогулку.

– А куда мы поедем? – поинтересовалась я.

– Гм... Как бы вам сказать... Во всяком случае, вы не пожалеете, – последовал неопределенный ответ. – В этих краях живут наши хорошие знакомые. Наведаемся к ним, а попутно вы полюбуетесь здешними «чудесами». В общем, будет вам о чем вспомнить. Места между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом славятся своей экзотической растительностью.

И вот мы сели в машину и поехали любоваться «чудесами ботаники». Места действительно попадались красивые. Но как я ни была увлечена роскошной природой, я все же заметила, что товарищи то и дело переглядываются, загадочно улыбаются – словом, напускают на себя такую таинственность, что им могли бы позавидовать герои детективных романов.

Пока я строила догадки, куда они меня везут, машина остановилась у дома, который был едва виден из-за обступивших его со всех сторон деревьев и кустарников.

– Постучите, пожалуйста, Людмила, – предложили мне мои спутники все с тем же заговорщицким видом.

Уверенная в том, что в этом доме живет кто-то из наших, что товарищи из консульства меня попросту разыгрывают, я изо всех сил забарабанила кулаком в дверь.

Каково же было мое изумление, когда в проеме распахнувшейся двери я увидела человека, которого невозможно было спутать ни с кем другим. Это был Чарли Чаплин!

Вот какую шутку сыграли со мной мои друзья-дипломаты.

Не успела я прийти в себя, как Чаплин уже подхватил меня и, вальсируя, влетел со мной в гостиную, полную кинознаменитостей. Все, как я узнала вскоре из газет, уже давно ждали моего появления.

Здесь был весь цвет Голливуда. Про одного из гостей мне сказали, что это Джекки Куган. Как трудно было узнать в этом атлетического сложения мужчине милого мальчугана – героя чаплиновского «Малыша». Сколько их здесь собралось, «звезд» американского кино – зажегшихся лишь недавно или уже угасающих!

Но мое внимание было приковано только к Чаплину, к невысокому человеку с чудесной седой шевелюрой и на редкость молодыми выразительными глазами.

Даже без традиционных усиков, без котелка и трости, без кургузого пиджачка и нелепых башмаков он чем-то напоминал своего героя, знакомого миллионам людей во всем мире.

Вспоминая сейчас, спустя столько лет, об этой неожиданной для меня встрече с великим артистом и режиссером, я прежде всего вижу в нем человека с большим проницательным умом и щедрым, отзывчивым сердцем.

Как должны были удивляться важные гости, среди которых было немало видных продюсеров и театральных деятелей, видя, сколько внимания уделяет мне, советской девушке, корифей мирового киноискусства.

Я сама поразилась, когда Чаплин, уже немолодой тогда человек, пройдясь на руках к корзине с напитками, принес мне в зубах бутылку шампанского. И еще больше удивилась я, когда он – на виду у всех – бережно усадил меня на диван и принялся целовать мне пальцы. «Просто невероятно, – приговаривал он, – что эта ручка убивала нацистов, косила их сотнями, била без промаха, в упор». Репортеры начали фотографировать мою руку крупным планом, в «диафрагму». Потом, через некоторое время, я увидела этот снимок во многих американских газетах.

Тогда я не понимала, чем заслужила у него такое доброе расположение к себе, почему он был так внимателен и ласков.

В самом деле, столько очаровательных женщин находилось в гостиной, столько голливудских красавиц дарили ему свои ослепительные улыбки, а он не обращал на них никакого внимания и занимался только моей скромной особой. Помнится, миловидная супруга Чаплина осторожно пыталась урезонить его, шепнув, что остальные гости могут обидеться...

Но постепенно непонятное объяснилось. И, как ни странно, благодаря разноречивой, столь падкой на сенсации американской прессе. Но об этом я скажу чуть позднее. А пока что вернемся в шумную гостиную дома Чаплина.

Сидя со мной, Чарльз Спенсер Чаплин говорил об очень серьезных вещах. Никому из гостей, я уверена, и в голову не могло прийти, что под шум веселых голосов и мелодичный звон бокалов у нас идет разговор о войне, о нависшей над миром фашисткой угрозе.

В простых словах Чаплина я почувствовала несравненно больше тревожной озабоченности судьбами человечества, чем в высокопарных речах иных мэров городов, губернаторов и конгрессменов, с которыми мне приходилось встречаться на митингах во время поездки по Соединенным Штатам. Его слова были проникнуты жгучей ненавистью к гитлеризму и горячим сочувствием к советскому народу, ведущему войну против озверелых фашистских орд один на один, несмотря на союзнические обязательства Соединенных Штатов и Великобритании. Наливая мне шампанское, он наполнил и свой бокал, и мы по-дружески чокались. До сих пор в моих ушах звучат тосты Чаплина за доблестный русский народ, за открытие второго фронта, за полную победу над нацистской Германией.

В Америке, пожалуй, только Чаплину мне не пришлось доказывать, что моя страна в одиночку борется против оголтелых гитлеровских полчищ, что для скорейшей победы над фашизмом нужно немедленно открыть второй фронт в Европе. Он сам прекрасно это понимал. Чаплин проявлял искренний интерес к жизни советского народа, его трудовым и военным усилиям. Когда я говорила ему о зверствах фашистских оккупантов, он с гневом воскликнул, что насильников и убийц в немецких мундирах постигнет жестокая кара, что им не избежать возмездия.

Проникновенный художник, создавший в своих фильмах столь впечатляющий образ затравленного в капиталистических джунглях маленького человека, он, быть может, ближе, чем кто-либо из его американских коллег, принимал к сердцу страдания жертв фашистских оккупантов.

Еще до встречи со мной Чаплин поручил одному из своих помощников показать нам, посланцам советской молодежи, фильм «Великий диктатор», а также сфотографировать нас и прислать ему снимок. Чаплину хотелось, по его выражению, взглянуть на нас «авансом», «продумать» нас.

И сейчас, видимо продолжая «продумывать» меня у себя дома, он как бы между прочим спросил, понравился ли мне фильм.

– Да, – ответила я, – но...

Чаплин вскинул свои густые темные брови и с любопытством посмотрел на меня, ожидая, что я скажу.

– Да, в общем-то, ваш фильм мне понравился, – сказала я, – но мне непонятно одно: почему вы показали Гитлера этаким простачком?

Чаплин улыбнулся.

– Видите ли, мисс Людмила, уж очень много шумят в мире о непобедимости нацистских войск. Это порождает страх, а страх размагничивает, убивает веру человека в свои силы. Вот я и хотел развеять этот страх, показать людям, что Гитлер, в сущности, жалкая фигура, одержимая манией величия, позер и шут, укравший у меня, между прочим, мои усики. Вы, надеюсь, обратили на это внимание...

Помните, даже маленький, невзрачный парикмахер – и тот уверился в том, что стоит пресловутого фюрера облачить в полосатую тюремную робу, как и ему, простому брадобрею, удастся свести с ним счеты...

Около четырех часов мы беседовали с Чаплином о борьбе советского народа, о Севастополе, Ленинграде, Москве, Сталинграде. Он говорил, что даже его любимое искусство сейчас отошло для него на второй план – он чаще выступает на митингах, призывая к немедленному открытию второго фронта, нежели бывает в съемочном павильоне.

И в тот вечер Чаплин тоже должен был вылететь в Нью-Йорк, чтобы – в который раз! – напомнить американскому народу о его долге перед сражающейся Россией. Ему предстояло также встретиться с президентом Рузвельтом в Вашингтоне. Он, по его словам, не мог оставаться в стороне от всенародной борьбы за спасение мировой цивилизации от гитлеровских вандалов...

Вечер, проведенный с Чаплином, пролетел как одно мгновение. Прощаясь со мной, он сказал:

– Жаль, очень жаль, что неотложные дела мешают мне подольше побыть с вами. Ведь нам есть о чем поговорить, не правда ли, мисс Людмила?

Закрываю глаза и вижу сквозь дымку лет: седой человек в белом полотняном костюме машет рукой вслед нашей машине.

Таким запомнился мне Чарльз Спенсер Чаплин, наш современник, большой художник-гуманист.

Так чем же все-таки я заслужила такое внимание с его стороны? Чтобы получить ответ на этот вопрос, придется обратиться к некоторым событиям тех дней, когда наша студенческая делегация находилась в Соединенных Штатах.

Несомненно, Чаплин читал то, что писала обо мне американская печать. И доброжелательное, и явно злопыхательское, враждебное. Он мог прочитать репортажи, в которых меня сравнивали с американскими национальными героями – Молли Питчер, сержантом Йорком или даже с... «Мадонной» Корреджо. Но из этих же и других американских газет он мог узнать и о том, что кто-то называл меня женщиной-убийцей, а кто-то откровенно грозил расправиться со мной за... массовое истребление мужчин.

И то, что Чаплин на виду у всех целовал руки русской девушке-снайперу, руки, которыми она убила 309 гитлеровцев, не было ли своеобразным ответом с его стороны на инсинуации американских фашистов?

Разумеется, это были всего лишь мои догадки. Но они показались мне особенно правдоподобными после того, как я прочитала в газете «Нью-Йорк пост» следующий абзац в репортаже Эльзы Максуэлл: «...Группа «кинозвезд» Голливуда ждала встречи с Людмилой Павличенко. Одна из самых блистательных наших голливудских красавиц, чье имя я не решаюсь предавать огласке, чрезмерно нервничала в ожидании русской гостьи и даже сказала о ней что-то с покровительственным оттенком в голосе. Услышав это, Чарли Чаплин вскочил со своего места и, подойдя к высокооплачиваемой «кинозвезде», сказал: «А ну, скажите, красавица, чем вы еще обладаете, кроме смазливого личика? Скажите, что будет с вами, когда увянет ваша красота? Ведь с каждой минутой это время неотвратимо приближается. Помните, мисс, той русской девушке, которую вы увидите сегодня, приходилось за одну минуту переживать больше, чем вам за всю жизнь».

Для Чаплина я была дочерью борющейся против фашизма России, и внимание, которое он мне оказывал, явилось выражением его глубочайшего уважения к нашему героическому народу, стоявшему насмерть в поединке с самым оголтелым врагом человечества.

До мельчайших подробностей мне запомнилась вся атмосфера вечера, проведенного в доме Чаплина. К сожалению, забылись некоторые фамилии. А так хотелось бы вспомнить хотя бы одну из них – той известной актрисы США, которая во всеуслышание заявила, что она мечтает сняться для экрана в роли советской женщины-воина. Эти слова мне были особенно приятны. Они подкупали своей искренностью, как, впрочем, и все то, что говорил мне Чаплин.

---

*Приводится по изданию: Чаплин Ч.С. О себе и своем творчестве. М. : Искусство, 1991. Т. 2. С. 272-275.