История Милдред Харрис, рассказанная ею самой: ч.1

Следующие несколько постов будут посвящены Милдред Харрис.

Милдред Харрис была первой женой Чарли Чаплина. Они познакомились в начале 1918 года, когда ей было 16 лет, а ему 29 (хотя в своих воспоминаниях Милдред писала, что они виделись и до этого). В своей автобиографии Чаплин утверждал, что она буквально навязалась ему сама, у него же к ней был исключительно сексуальный интерес. Тем не менее, он долго ухаживал за ней и в итоге был вынужден жениться, после того как Милдред сообщила ему, что беременна. После свадьбы выяснилось, что беременность была ложной тревогой, однако, раз уж он оказался женатым человеком, Чарли понадеялся, что сможет сделать этот брак счастливым. Так или иначе, Милдред вскоре забеременела по-настоящему, и в июле 1919 года у нее родился ребенок, который прожил всего три дня. Через год их брак окончательно распался.

В 1927 году Милдред Харрис написала серию статей о своей жизни с Чарли Чаплином, которые публиковались в газете The Syracuse Journal с 31 января по 8 февраля. В ней она рассказывает совсем иную историю их знакомства и женитьбы и, естественно, ни словом не упоминает о своей мнимой беременности. Где же правда? Вероятно, как обычно, где-то посередине. Лично мне кажется вполне вероятным, что Чарли был действительно влюблен в нее поначалу, поскольку он легко влюблялся (и так же легко остывал), но вот то, что он прямо-таки жаждал на ней жениться - это, конечно, довольно сомнительно.

Эти статьи совпали по времени публикации с разводом Чаплина с его второй женой, Литой Грей. Можно даже предположить, что они были написаны в его поддержку, поскольку в то время пресса активно смаковала скандальные подробности развода - во многом, естественно, преувеличенные - которые не лучшим образом сказывались на репутации Чаплина. Милдред же сдержанна и объективна в своих воспоминаниях. Писала текст, скорее всего, не она сама, однако все суждения абсолютно точно принадлежат ей. И эта серия статей заслуживает внимания как раз по той причине, что в ней выводится очень точный психологический портрет Чарли Чаплина, каким он был в личной жизни.
Статьи сопровождались примечаниями редактора газеты, однако большую их часть я не стала переводить, поскольку они содержат слишком много фактических неточностей (и комментировать их было бы дольше, чем переводить) и ничего ценного не добавляют к рассказу Милдред. У самой Милдред тоже встречаются кое-какие неточности. Я откомментировала всё, что смогла.

---

История Милдред Харрис, рассказанная ею самой, о жизни с «Чаплином-гением»

«Самый смешной комик в мире – но печальная и трагическая фигура в личной жизни».

Так описывает Чарли Чаплина его первая жена Милдред Харрис. Сейчас, когда его бракоразводный процесс со второй женой, Литой Грей, ежедневно становится объектом пристального внимания общественности, личная жизнь этого гения трагикомедии вызывает большой интерес.

Так КТО же такой Чарли Чаплин? Как он живет? Каков он в быту? А главное – каково быть женой такого человека-парадокса?

На все эти вопросы авторитетно отвечает «История Милдред Харрис, рассказанная ею самой – Моя жизнь с гением».

_____________

Милдред Харрис, 1927 г.

ЧАСТЬ I

Я думала, что поставила точку в истории тех двух лет, что я была женой Чарли Чаплина.

Я смогла оставить в прошлом все счастливые надежды, последовавший за ними краткий миг осознания, разочарования и горести тех лет. Сейчас у меня новая жизнь. Я счастливая жена и мать, выступаю на сцене, чтобы поддерживать живым свой интерес.

Но когда я вновь увидела имя Чарли Чаплина на передовицах газет, я осознала, что люди неизбежно вспомнят о том, что я была первой женой Чарли, и начнут спрашивать меня:

– Что вы думаете об этом? Что вы можете сказать?

Я не хотела ворошить старые воспоминания, но поскольку я знаю, что должна это сделать, и поскольку я предпочитаю говорить сама за себя, чем рисковать быть неправильно понятой, я сама расскажу свою историю.

Мне было всего пятнадцать лет, когда я впервые встретила Чарли Чаплина. В пятнадцать лет я была впечатлительной и мечтательной девушкой, которая еще только училась быть «взрослой» и едва ли понимала, что это значит.

Это произошло в маленьком книжном магазинчике*. Я без особого интереса разглядывала книги, и мысли мои были бесконечно далеки от человека, чьи непревзойденные ужимки на экране так часто смешили меня.

Это было всё, что мне было известно тогда о Чарли Чаплине – забавном человечке из фильмов, чьи чудесные комедии я воспринимала так же обезличенно, как работу любого другого одаренного актера.

Я никогда не задумывалась о Чарли Чаплине, как о реальном человеке.

Но пока я стояла возле полок, погруженная в изучение книг передо мной, кто-то дернул меня за рукав. Обернувшись, я увидела Сида Граумана – человека, прославившегося своей великолепной организацией кинопоказов.

Рядом с ним я увидела еще одного мужчину – маленького, почти потерянного. Необычного маленького человечка с большими печальными глазами, изучавшими меня пристально и задумчиво.

Еще до того, как Сид Грауман представил нас, меня сразу привлекло странное магнетическое обаяние его спутника. Несмотря на свои юные годы, я всё же почувствовала, что этот человек – кто-то выдающийся.

– Милдред, – сказал мистер Грауман, – с тобой хочет познакомиться Чарли Чаплин.

Его слова поразили меня. Я и не подозревала, что Чаплин когда-либо слышал обо мне. Я никогда не думала о нем в отрыве от его фильмов.

– Он видел одну из твоих картин, – продолжал мистер Грауман. – Ты ему в ней очень понравилась. Он хочет посмотреть на тебя.

Той картиной была «Кукла Милдред» (Mildred's Doll), в которой я играла для Томаса Х. Инса, когда мне было всего двенадцать лет.

Пока мы стояли в том маленьком книжном магазинчике, Чарли Чаплин сказал мне с подкупающей простотой и искренностью, что ему понравилась моя работа, что он считал меня перспективной киноактрисой и что он хотел встретиться со мной, чтобы сказать мне об этом лично.

Это стало началом нашего знакомства. Разумеется, я гордилась тем, что моя игра понравилась такому крупному артисту. Я трепетала, как трепетала бы на моем месте любая пятнадцатилетняя девушка, от осознания того, что сам Чарли Чаплин, величайшая независимая звезда в мире кино, оценил меня в моей картине и захотел сказать мне об этом.

Только позже я понемногу начала осознавать, что заинтересовала его не только как молодая актриса, но и как личность. Наше знакомство постепенно переросло в дружбу – но многие месяцы за этим не было ничего, кроме дружбы между пятнадцатилетней девушкой и тридцатилетним мужчиной.

Годом позже, когда мне только исполнилось шестнадцать, мы встретились в доме нашего общего друга на побережье. После ужина мы бродили по пляжу, где в волшебном свете полной луны песок и море превращались в чистое серебро.

Эта ночь пробуждала романтические чувства. И мне кажется, что именно тогда я впервые начала догадываться о том, что Чарли Чаплин мог однажды сообщить мне нечто очень важное.

Он ничего не сказал мне в ту ночь, но глаза его выдали. Я замечала, как часто он задерживался на мне взглядом, и пока его губы произносили привычные банальности, этот взгляд сообщал мне кое-что еще.

Затем он спросил, может ли он навещать меня. До того мы встречались в Голливуде, тут и там, на приемах наших общих друзей, просто как могут встречаться двое людей, которые живут в одном тесном мирке работы и веселья.

Я всё еще была так молода, что не сразу решилась ответить. Хоть я играла в кино уже несколько лет – в самом деле, я начала еще тогда, когда была почти что ребенком – и состоялась в профессиональном плане, в глазах моей матери, да, вероятно, и в своих собственных мыслях я по-прежнему была всего лишь маленькой девочкой.

В фильмах очень странным образом переплетаются юность и зрелость. Девушки, играющие взрослые роли на экране, изображающие в кино эмоции опытных женщин, часто остаются в реальности обычными девочками; юными девушками, чьих жизней еще не касались те чувства, которые они изображали как актрисы.

У меня был контракт с Universal Film, и я уже год снималась у них в главных ролях. Я снялась в «Цене хорошо проведенного времени» (The Price of a Good Time) и в «Докторе и женщине» (The Doctor and the Woman) с Кеннетом Харланом в качестве моего ведущего актера и в паре с Лью Коди**. Я закончила фильмы «Только для мужей» (For Husbands Only) и «Одежда с чужого плеча» (Borrowed Clothes). Так получилось, что контракт этот был заключен на пять лет и срок его еще не истек, когда мистер Чаплин сделал мне предложение. Мы обручились. И он немедленно захотел, чтобы я разорвала свой контракт и посвятила свое время ему. Мой возраст делал возможным расторжение контракта. Я была готова сделать этот шаг, потому что любила мистера Чаплина, но моя мать считала, что я еще слишком молода для любви в реальной жизни, а кроме того, и это было самое главное, она считала, что Чарли Чаплин, который был старше меня почти вдвое, был слишком стар для меня. Поэтому она активно возражала против моей помолвки. Она хотела, чтобы я следовала своей собственной «карьере», а не растворилась бы в карьере мистера Чаплина. Лоис Вебер, продюсер моих кинокартин, тоже была против. Всё это стало мне известно уже после того, как Чарли сделал мне предложение, и я, ощущая тот прилив счастья, что чувствует молодая девушка во время ее первого любовного романа, приняла его.

И всё же моя мать и мисс Вебер возражали, поскольку я была еще слишком молода. Они пытались убедить меня подождать. Они планировали отправить меня в Англию, где жила под Лондоном моя тетя. У меня английские корни, и я прихожусь родственницей лорду и леди Ловелл.

Но в течение трех месяцев я продолжала проводить всё больше времени с первым мужчиной, который вызвал мой интерес, с первым мужчиной, с которым я когда-либо встречалась. Девичьи мечты о любви весьма настойчивы, и возражения лишь придавали мне твердости.

Возможно, что протесты моей матери и стали тем стимулом, что придал нам решимости взять дело в свои собственные руки. Мы были без ума друг от друга. Чарли пытался убедить мою мать, а когда у него ничего не вышло, сказал мне, что не сможет жить без меня.

И тогда, не спросив ничьего согласия, мы попытались пожениться. Но нам не удалось получить лицензию. Один из недостатков публичной жизни, какой только она бывает у киноактеров, заключается в том, что миру слишком многое известно о тебе. Кажется, буквально все знали, сколько мне лет.

Однако это нас не обескуражило, и вот, наконец, после долгих уговоров, когда моя мать поняла, что моя любовь к Чарли была действительно серьезной, она дала свое согласие.

Мы с Чарли Чаплином поженились в доме моей матери в Лос-Анджелесе днем 23 сентября 1917 года***. Это была простая тихая свадьба, на которой присутствовали только члены семьи. И вот так началась моя новая жизнь, которая, как я верила всем своим сердцем, должна была принести мне абсолютное счастье.

_____________

* На самом деле, Чаплин и Милдред познакомились на вечеринке у Сэма Голдвина, и в более поздних воспоминаниях Милдред придерживается этой версии, поэтому вся эта часть про книжный магазинчик, скорее всего, является художественным вымыслом.

** Согласно сайту IMDb, в The Doctor and the Woman (1918) Милдред Харрис снималась с Тру Бордманом. С Лью Коди она снялась в For Husbands Only (1918) и в Borrowed Clothes (1918).

*** Чарли Чаплин и Милдред Харрис поженились 23 октября 1918 года в доме местного чиновника, занимающегося регистрацией браков.

ЧАСТЬ II

Я была невероятно счастлива, когда мы с Чарли были помолвлены и когда мы только поженились. Я столького не знала о нем, хотя мне и казалось, что я хорошо его знаю. Только позже я начала понимать, что Чарли Чаплин, который гулял со мной по сверкающему побережью, был лишь одной стороной настоящего Чарли Чаплина. Я была влюблена, и мне казалось, что я знаю о любви всё.

После того, как я стала женой Чарли Чаплина, мной овладели радужные грезы. Когда он надел кольцо мне на палец, мне показалось, что это стало идеальным завершающим аккордом, который скрепил наш союз.

Помню, однажды он сказал мне:

– Милдред, у меня дух захватывает от любви, что соединила нас. Кажется, всю свою жизнь я искал именно тебя. Я искал любви, и ты – та единственная женщина, что воплотила в себе мои идеалы.

Какая девушка, слушая эти слова, не почувствует, что сбываются все ее мечты?

Когда я начала лучше узнавать его – еще до того, как мы поженились – я стала понимать, сколь одинокой была его жизнь. Казалось странным называть его одиноким – его, того самого человека, который благодаря своим картинам нашел общий язык с миллионами людей, независимо от их расы и социального статуса.

Но во время долгих бесед, которые мы вели до свадьбы – в те дни, когда мы пытались убедить мою мать позволить нам воплотить в жизнь наши планы – Чарли Чаплин дал мне понять, что в его жизни чего-то не хватает.

Не то, чтобы он много рассказывал о том, что ему довелось пережить. Даже будучи его женой, я очень мало знала о его юности. Казалось, он хочет оставить всё это в прошлом – всю нищету и лишения раннего детства, всю свою жизнь до того, как он обрел успех в избранной им области.

На самом деле, это может показаться странным, но почти всё, что я знаю о детстве Чарли, я вычитала где-то или слышала от других людей.

Мы отправились на неделю в свадебное путешествие на Каталину. Ни у него, ни у меня не было возможности потратить больше времени на эту поездку, поскольку мы оба были заняты в кино. Но наш медовый «месяц» был счастливым. Чарли всё еще ухаживал за мной. Мы были счастливы просто быть вместе.

Я ни капли не сомневалась в нашей любви. Чарли стал серьезнее, но это была такая счастливая серьезность, которая не выдавала его истинной меланхоличной натуры.

Даже когда в его поведении наметились перемены, это не насторожило меня. Я еще не была знакома с перепадами его настроения. Мне лишь казалось, что я узнаю Чарли с новой стороны, и мне даже в голову не приходило, что эта сторона могла затмить собой всё остальное.

Я знала, что он был артистом, и знала кое-что о напряженной работе артистического ума. Я понимала, что работа многое значит для него, но не сознавала, что она значит для него всё.

Даже во время нашего медового месяца бывало, что он падал в кресло и замирал, уставившись в пустоту. Я знала, что его деятельный ум в это время усиленно работал, бесконечно обдумывая проблемы студии.

Когда мы возвратились и он вернулся к работе, эти периоды выпадения из реальности стали случаться всё чаще. Он приходил домой после долгого дня, проведенного на студии, и окружал себя пологом тишины, глядя пустым взглядом на огонь или прямо перед собой. Иногда я пыталась завязать разговор.

– Чарли, у тебя был тяжелый день на студии? – спрашивала я.

Или же я расспрашивала о его новой ведущей актрисе или о сюжете его нового фильма – мне хотелось показать свою заинтересованность, ведь она была абсолютно искренней.

Но это было всё равно что говорить с кирпичной стеной. Он даже не замечал меня.

Он не пытался сознательно игнорировать меня и не хотел меня обидеть. Просто в тот момент для него не существовало ничего, кроме того, что занимало его мысли.

ЧАСТЬ III

Конечно же, я понимала, что такой артист, как Чаплин, будет сильно отличаться от обычных людей, и поначалу я не обижалась на его молчание – пока не узнала, что его настроения преобладают надо всем.

Иногда, после того как я пыталась заговорить с ним, а он не отвечал ни слова, я целовала его перед сном и отправлялась спать. Он рассеянно отвечал на мой поцелуй и вновь погружался в думы. Он часто засиживался до рассвета, размышляя или читая. Тогда мне казалось, что он напрочь забывал о моем существовании.

В другой раз он возвращался домой, перекидывался со мной парой односложных фраз и брался за скрипку. Он мог импровизировать часами, и это была самая странная и печальная музыка, что я когда-либо слышала. Игра на скрипке полностью поглощала его.

А в какой-нибудь еще раз он не находил себе места.

– Я должен уйти – мне нужно побыть одному, – говорил он и отправлялся подолгу бродить по холмам, всегда один.

Он никогда не хотел, чтобы его сопровождали на таких прогулках. Меня он не звал с собой, и я не предлагала свою компанию.

Помню, однажды он вернулся домой с одной из таких одиноких прогулок в крайнем раздражении. Он рассказал, что встретил по дороге человека, с которым в другое время бывал весьма дружен, и этот человек настоял на том, чтобы пойти с ним.

– Он что, не видел, что я хотел побыть один? – возмущался Чарли.

Его настроения часто менялись. Иногда он становился тем самым Чарли, который когда-то ухаживал за мной – нежным, страстным, любящим. Казалось, что тогда он забывал о своей работе, забывал обо всем, кроме меня.

Помню, однажды я вернулась домой с ужасной головной болью. Чарли окружил меня почти что женской заботой. Не слушая возражений, он намочил собственный носовой платок и обернул им мою голову. Потом он сидел рядом со мной и массировал мне виски.

Он очень сильно сопереживает физической боли. Он не может смотреть на то, как кто-то страдает физически, но порой мне кажется, что он совершенно не осознает того, что душевные страдания могут быть ужаснее любой физической боли. Не потому, что он умышленно старается доставить людям душевные страдания; он просто не понимает, что им больно.

Иногда его беспокойный нрав отправлял его бродить в толпе людей.

– Я должен быть с людьми, – говорил он. – Я должен наблюдать за ними, видеть, что они делают, о чем они думают. Я должен больше узнать о людях.

Со временем эти настроения захватывали его всё сильнее. Иногда я не видела его несколько ночей подряд. Я знала, что он не принимает участие в «оргиях»; это человек не того сорта. Он просто не способен противиться своим потребностям в уединении, в наблюдении за людьми, в размышлениях.

– Чарли, мне так одиноко без тебя, – жаловалась я иногда. – Останься сегодня вечером дома со мной?

Он смотрел на меня и говорил:

– Мне нужно побыть одному, нужно подумать.

А потом он уходил, не добавив больше ни слова. Я чувствовала, что между нами возникла невидимая стена, сквозь которую я никак не могла пробиться. Эта стена была порождением его собственной натуры, по вине которой он и оставался одинок всю свою жизнь.

Может быть, достаточно сказать, что Чарли Чаплин гений. Его нельзя судить по обычным меркам. Я уверена, что он так же несчастен, как когда-либо была несчастна из-за него я – или его вторая жена.

Не думаю, что он сам полностью понимает себя. Он – жертва собственного темперамента.

Я не особенно отличалась от других юных невест, когда переехала жить в дом Чарли Чаплина в Беверли-Хиллз.

Я мечтала о том, чтобы у нас был свой собственный дом, и часто думала об этом: о том, как я буду украшать его или как мы будем принимать там моих и его друзей.

Но я быстро поняла, что домашняя атмосфера не интересует Чарли так, как меня. Я хочу сказать, что его не интересовали бытовые мелочи: новые занавески, или новые коврики, или новые цветы для сада, которые мы могли бы выбирать вместе.

Иногда, когда я предлагала что-то для дома, он добродушно смеялся и дразнил меня. А иногда он вообще не обращал внимания на мои слова – в те моменты, когда на него находило одно из его настроений и он погружался в размышления.

Мне кажется, что любой девушке, которая мечтает о собственном доме, хочется разделить маленькие домашние радости и даже маленькие домашние передряги со своим мужем. Это мне удавалось лишь от случая к случаю. Настроение Чарли могло измениться в одно мгновение, так что в нем было почти не узнать того человека, который всего минуту назад был таким любящим и заботливым.

Поначалу это поражало и возмущало меня, пусть я и пыталась убедить себя в том, что всему виной его «темперамент», которого следовало ожидать от такого артиста, как Чарли. Позже я стала понимать, что это тоже часть повседневной жизни, что-то такое, с чем Чарли не мог совладать, так же как я не могла перестать желать, чтобы он оставался таким же нежным и страстным возлюбленным, каким он был, когда ухаживал за мной.

Иногда я просыпалась посреди ночи и слышала, как он уходил из дома, гонимый своей беспокойной натурой во тьму, где он бродил, размышляя и наблюдая. А я лежала не смыкая глаз и плакала из-за того, что он решил уйти без меня, часами ожидая его возвращения.

А потом, когда он возвращался, он часто вновь превращался в прежнего Чарли, который, казалось, мог думать только обо мне.

Помню, однажды, когда у меня воспалились глаза, оттого что я слишком много времени провела под прожекторами в студии, он просидел рядом со мной всю ночь, промывая мне глаза и утешая меня. Как я уже говорила, физические страдания никогда не оставляли его равнодушным.

Он очень аккуратно относился к домашним расходам. Я не хочу сказать, что он требовал ставить его в известность о каждой мелочи в его хозяйстве, о счетах и всем прочем, но у него были свои представления о приемлемом уровне цен, и если расходы сильно превышали его, он хотел знать причину.

Чарли подписывал чеки за все счета, включая мои собственные. Расходы на хозяйство были велики, но не чрезмерно. Мне не выделялось фиксированного содержания; я записывала на счет всё, что покупала, а Чарли давал мне денег на прочие нужды.

Я бы не назвала его скупым или ужасно бережливым. Он просто тщательно следил как за домашними, так и за студийными расходами. Вероятно, ему пришлось рано узнать цену деньгам – в те далекие годы, когда деньги было тяжело достать.

В отличие от многих людей в Голливуде, он никогда не тратил деньги на дорогие развлечения. Они его нисколько не привлекали.

(Прим. ред.: Доказательства, представленные на суде во время бракоразводного процесса, показали, что в течение двух лет замужества миссис Милдред Харрис Чаплин имела счета во всех крупных универмагах Лос-Анджелеса и покупала всё, что ей требовалось; что в их доме было четыре, а иногда пять человек прислуги и что хотя на расходы в этом доме не скупились, их нельзя было назвать непомерными. В среднем они составляли 25.000 долларов в год. По результатам бракоразводного процесса мистер Чаплин выплатил жене 100.000 долларов, а также оплатил различные судебные и прочие издержки на общую сумму 7.500 долларов.)

ЧАСТЬ IV – VI

ЧАСТЬ VII – VIII

Ссылку на оригинал статьи можно найти здесь.